мы всегда с тобой были разными

[ парвати смеётся громко, ножками по воздуху дёргает и пытается рукой отогнать пчелу от своего носа. парвати с ветки дерева вниз свисает и болтается там как качели. парвати морщится от яркого солнечного света и улыбается широко. она всегда была счастливее меня ]

я оглядываюсь по сторонам, когда мы заходим в большой зал. всё такое новое и далёкое - всё такое необычное. но моя рука ищет твою, потому что я никогда не хотела с тобой расставаться - потому что так всегда было спокойнее. но, кажется, нашим дорогам суждено было разойтись вопреки всему.

ты - теперь на гриффиндоре
я - теперь с когтевраном

наверное, это могло бы нас разлучить, если бы я не прибегала к тебе постоянно, когда мне было страшно и неуютно, некомфортно и тревожно. ты ведь всегда умела успокоить - заглянуть в твои глаза казалось самым правильным действием. будто в отражение смотришь - и если оно улыбается, значит, мне тоже стоит.

но пропасть между нами становилась всё больше

мама всегда обнимает тебя и целует в макушку. мне же лишь ладонь на плечо кладёт. такая спокойная рядом с тобой - практически неживая. папа дарит тебе дорогие платья и духи на день рождения, мне же книги, под которыми хочется спрятаться и не выглядывать даже кончиком носа. и даже мальчики за тобой встают в очередь - это так странно, ведь внешне мы с тобой похожи. но внутри...

когда между нами случилась первая ссора? наверное, когда я стала чаще проводить время с твоей лучшей подружкой. тебе это не нравилось - ты привыкла получать больше внимания, привыкла, что любят только тебя, привыкла, что ты ярче. так почему же лаванда выбирает и меня тоже?

мне бы хотелось вернуться в прошлое и сказать тебе:
п р о с т и

потерять тебя означало ощутить пустоту. и мне так больно от мыслей, что я больше никогда не смогу с тобой заговорить - даже если мы снова [в очередной раз] поругаемся. парвати, пожалуйста, вернись, где бы ты ни была. я так сильно по тебе  с о с к у ч и л а с ь.

про игру

• я с лёгкой барской своей руки решила, что парвати умерла. мне нужно было это для сюжета, потому что после того, как это случилось, у падмы начали пропадать магические силы, а сам волшебный мир её просто отторгает. то есть, по идее, она практически превращается в магглу, потому что даже уже не видит вывески дырявый котёл и прочее. плюс, у неё проблемы с памятью, так как всю жизнь она была волшебницей, а магия пытается стереть хоть что-то напоминающее о себе.
я понимаю, что очень тяжело прийти в сюжет, где персонаж умер, НО! мне подумалось, что арка в министерстве магии стоит всё ещё не просто так. и если надо будет в том мире оставить всю свою магию ради того, чтобы парвати выжила, я так и сделаю. тем более это уже не что-то новое для падмы, а вернуть сестру из мира мёртвых - интересно. очень много сюжетного можно наиграть, например, как в неё будет возвращаться обратно душа, как она будет адаптироваться - птср и стекло в чистом виде. в общем, ты приходи, я, как видишь, открыта к любым предложениям, что-то с тобой вместе сто процентов придумаем. уже сильно люблю. и очень надеюсь, что у меня закроется гештальт игр с родственниками.

• ищу сестру. у меня нет требований к постам (единственное, если они будут прям большие, то я буду дольше отвечать на них). сама пишу от 3 до 4к, от первого лица (если тебе принципиально, могу от третьего, второго, пятого, десятого), лапслоком, использую птицу тройку, могу украшать, могу не украшать — в общем, как будет удобно нам обеим. я не жду от тебя постов постоянно, дышать в затылок не буду с просьбой поскорее отдать долг, но хотелось бы видеть, что человеку интересна игра (мне важно, чтобы пост был, даже если через полгода). торопить не буду с ней, потому что все мы тут собрались, чтобы получать удовольствие, а не выполнять рабочие задачки к дедлайну. сама я не выгораю по играм, но могу выгореть в реале, а соответственно выпасть. я не самый общительный игрок (могу долго не отвечать в личке, сразу предупреждаю), но не пропадаю. приношу мемы, арты, всякие графики, музыку, идеи — это я могу, умею и очень люблю. надеюсь, сыграемся.

• как ты понимаешь, внешка фиксированная (близняшки всё-таки). ну и смерть тоже. остальное обсудим и придём к компромиссу, если понадобится. плюс, хотелось бы посмотреть на пробный пост, но это уже в личке.

пример моего поста

тяжело - это смотреть на пустые холодные простыни

может, поэтому я больше не живу вместе с родителями, ведь мне хватает грустного взгляда мамы каждые выходные, когда я приезжаю к ним в гости. сидеть за одним столом, тщательно пережёвывать чуть суховатого цыплёнка тандури, вечером пить чай с кардамоном - и никогда не вспоминать парвати. у родителей есть такая особенность: молчать, если случилось что-то плохое, - злиться, если накатывает чувство беспомощности. в день, когда кремировали парвати, я смотрела на чёрный гроб и просто прижимала ладонь к щеке. у меня не было ни слёз, ни отчаяния - внутри зияла лишь огромная рана, которую невозможно было зашить никакими нитками. мама и папа осуждающе вздыхали - мол, наша рациональная дочь снова ничего не чувствует. но разве они могли почувствовать то же, что и я? [от меня оторвали кусок беспощадно, с остервенением]. осознание пришло через месяц, когда я проснулась от собственного крика - он был такой звонкий, яростный - а всё лицо тут же покрылось слезами, которые пришлось размазывать по груди и коленкам. после той ночи - я больше не спала в нашей комнате. н и к о г д а

тяжело - это перестать чувствовать вкус

без парвати всё стало таким серым и невзрачным. мне больше не нравится ходить по магазинам, заглядывать в окна магловских домов, пробовать новые сладости, обниматься с родителями, собирать гербарий, часами лежать на лужайке за домом и смотреть на облака. мне больше не нравится проводить время с братьями уизли, красить ногти, зажигать ароматические свечи и слушать музыку с пластинки. самое страшное, что и колдовать мне тоже больше не нравится. и из-за этого у меня так плохо теперь получается даже обычное "акцио" - всё чаще стала делать что-то руками, потому что магия во мне совсем зачахла и превратилась гниющий росток. однажды я достала палочку, чтобы склеить обратно разбившуюся вазу, которую когда-то давно парвати подарил наш двоюродный дядя фарук - и у меня ничего не получилось. сколько я не пыталась, из палочки даже искорки не посыпались. после долгих дней тренировок пришлось привыкнуть к моей новой реальности.

тяжело - это потерять самого себя

я часто заглядываю в больницу святого мунго, чтобы получить новый рецепт. а потом иду по косой аллее и совершенно не верю, что однажды хоть одно зелье поможет мне крепче уснуть. говорят, что, когда умирает один близнец, следом за ним через какое-то время уходит и следующий. прошло уже три года, а я всё ещё жива [существую], всё ещё дышу [ловлю панические атаки] и умирать не собираюсь [колдомедики говорят, что я иду на поправку]. честно говоря, я им не верю, ведь теперь я почти ничем не отличаюсь от маглов. мой врач советует мне найти хобби - желательно творческое. а я просто поднимаю на него пустой взгляд и улыбаюсь, сверкая ямочками [это единственное, что нас отличало друг от друга - потому парвати говорила, что это меня так любовь поцеловала].

- я постараюсь.

мои пальцы цепляются за бумажку, когда я встречаю грустный взгляд в свою сторону. не стоит. я много читала и знаю, что не одна такая - что такое происходит не в первый раз. и, к сожалению, наверняка не последний. я выхожу из больничного крыла, прижимаюсь спиной к стене и скатываюсь вниз, чтобы сесть на пол, обнимая собственные колени. я так долго старалась быть сильной и подражать родителям [просто забыть и замолчать], что совершенно забыла о том, что прошлое всё равно однажды догонит.

и оно догнало меня

я топчусь около издательства, не решаясь зайти в него. две недели назад меня выгнали с очередной работы, потому что без магии от меня толку мало - я даже попыталась вписаться в школу для маглорождённых вместе с гермионой. но пользы от меня тоже было никакой, поэтому я молча тихо слилась. захожу в просторное и шумное помещение - кругом люди бегают туда-сюда, пишущие перья летают, а я больше не чувствую единения с этим, лишь отмахиваюсь от перьев, как от надоедливых мух. в коридоре, в котором я должна пройти собеседование на новую должность становится гораздо тише. и я даже выдыхаю, пока

пока не врезаюсь случайно в тебя. ты что-то бормочешь, а я просто взгляд на тебя, губы поджимаю. мы с тобой мало общались - только когда ты приезжала к нам в гости летом. а в школе... это всё разные факультеты. но всё же, я в этом уверена, я была бы рада увидеть от тебя хотя бы одно письмо - ведь в тот день не только я потеряла близкого человека. и я тихим голосом произношу. - привет, - на всё то, что ты уже успела наболтать в спешке. - да. извини. я не буду тебя задерживать, - отхожу чуть в сторону, пряча взгляд в стену. если тебе надо идти, то я уже не мешаюсь. и я иду к кабинету генри, который уже, наверное, меня заждался.

я вздрагиваю, когда снова слышу твой голос, но всё же поворачиваюсь, надевая на губы беззаботную улыбку
я так не привыкла показывать хоть кому-то свои слабости
и я так привыкла молчать

- хорошо, - может, мне действительно стоит взбодриться. и я голову наклоняю - чуть морща кончик носа и кивая тебе. - тогда увидимся там, верно? - и после этого лишь руку вверх, чтобы тебе помахать.

сидеть на лавочке перед кафешкой в ожидании тебя отчего-то кажется очень волнительным событием. как будто я пришла на свидание, а ещё ни разу не видела того человека, с которым должна встретиться. стараюсь отвлечься и ни о чём не думать, поэтому так и читаю в пятнадцатый раз одну и ту же 157 страницу книги, пока не слышу, как ко мне подсаживаются. чувствую знакомый запах лимонного пирога, можжевельника и пряных трав - но ещё что-то совершенно незнакомое и я голову веду, будто за этим запахом - газетная пыль так идеально въелась в твою кожу, что за ним почти и не слышно чего-то кислого, как ягода.

- устала?

[indent] в мрачном, но величественном доме блэков, где древние традиции сплетались с чистотой крови, орион блэк рос под тяжестью родительских ожиданий. судьба его, казалось, была расписана задолго до его рождения, и одним из главных пунктов значился брак с вальбургой, кузиной, чей профиль был высечен на фамильном гобелене. родители твердили о долге, о сохранении рода, но в юном сердце ориона зарождалось нечто большее, чем просто покорность судьбе. [он влюбился в кузину.]

[indent] он был на четыре года младше, эта разница в возрасте казалась ему п р о п а с т ь ю в школьные годы. вальбурга, высокая, статная, с гордо поднятой головой, казалась недосягаемой_холодной звездой. орион наблюдал за ней издалека, сквозь призму мальчишеского восхищения. слова застревали в горле, каждый взгляд казался дерзостью, и он лишь мечтал о моменте, когда сможет подойти к ней, не чувствуя себя неуклюжим подростком.

[indent] этот момент настал во время летних каникул после пятого курса. воздух был напоен ароматами цветущих садов, и под ласковым солнцем орион почувствовал прилив невиданной доселе смелости. он увидел вальбургу в тенистой аллее, где магнолии раскинули свои пышные белые и розовые чаши. сердце забилось чаще, но на этот раз не от страха, а от предвкушения. в его руках был букет сорванных магнолий – не случайный выбор, а специально выбранный из десятков вариантов. он подошел к ней, и впервые в жизни его голос не дрогнул, когда он смотрел в её глаза.

[indent] нам суждено быть вместе, — произнес он, и в его словах прозвучала уверенность, которая удивила даже его самого. вальбурга взяла букет, и на её обычно непроницаемом лице появилась легкая улыбка – ответ, полный обещания.

[indent] с того дня магнолии стали их секретным языком. орион часто приносил ей цветы, каждый букет был п о с л а н и е м , каждая подаренная ветка – главой их ненаписанного романа. с помощью цветов он рассказывал ей о своих чувствах, о том, как её образ заполнял его мысли, о надежде, что их союз станет не просто исполнением долга, но и воплощением истинной, глубокой любви. и вальбурга, принимая эти дары, улыбалась, и в её глазах орион видел ответ, который лишь укреплял его в мысли: их судьба действительно была предопределена.

[indent] но однажды, заглянув в библиотеку, он замер на пороге. среди высоких книжных стеллажей, в полумраке, вальбурга целовала альфарда. это был короткий, но полный страсти поцелуй, и для ориона он стал л е д я н ы м душем. образ их неразрывной связи, который он наблюдал ещё со школьной скамьи, теперь обрёл пугающую, реальную форму.

[indent] и всё же, именно ему предстояло стать её мужем. он шёл с ней под венец, чувствуя на себе зависть шурина, которая пылала в глазах альфарда. эта ревность была почти осязаемой, но вальбурга стала его женой, и орион выиграл  [выиграл ли?] этот бой, о котором ни один из них не смел сказать вслух.

[indent] он не мог запретить жене видеться с братьями. и если сигнус не вызывал никаких претензий или опасений, то альфард был опасен. орион видел, что вальбурга смотрела на него с неменьшей любовью, чем на него, ориона. эта осознание мучило его. он хотел бы запереть её от всего мира, запретить ей встречи с близнецом, но боялся сломать ту, что любил почти что одержимо. его победа была горькой, зная, что в её сердце есть уголок, который навсегда принадлежит другому.

[indent] p.s. он знает об изменах жены, терпит, но в какой-то момент решает запереть её в доме, чтобы удержать подле себя. он использует проклятие. она не может покинуть дом и помочь альфарду, попавшему в беду и он погибает. в итоге ориона ждёт не победа, а ненависть женщины, которую он любил с юношеских лет и смерть от её руки. а её ждёт безумие и медленное угасание в доме, ставшим тюрьмой. happy end.

Пример моего поста

[indent] нарцисса смотрела в глаза рабастана, и отчаяние, словно молот, обрушилось на её грудь, вызванное не только его словами, но и той б е з м о л в н о й болью, что звучала в каждом его слове, почти пригвождая её к земле, как бабочку к энтомологической доске. ей хотелось закричать, исторгнуть из себя эту нарастающую агонию, но голос застрял где-то глубоко в горле, пойманный в западню невыносимой горечи. она видела, как он избегает её, как тень ускользает от света, и жаждала узнать причину этой невидимой стены. а сейчас, стоя перед ним, заглядывая в его бездонные, полные тоски глаза, она вдруг поняла – им движет с т р а х, страх, что был непробиваемой бронёй для его сердца. он боялся сломать ей жизнь, не понимая, что её жизнь уже была разбитым зеркалом, от самой нарциссы остались лишь осколки, острые и холодные, которые невозможно склеить, а её душа превратилась в пустыню, где не мог расцвести ни один цветок.  [она уничтожена.]

[indent] был ли ошибкой её приход к нему? нет, ни в коем случае! даже если завтра её ждёт эшафот, она не пожалеет об этой секунде, об этом мгновении их близости, словно драгоценный камень, который она спрячет в своём сердце. она давно жаждала этой встречи, но давала ему время, наблюдая, как он избегает её, как загнанный зверь, боясь подпустить кого-либо слишком близко к своим ранам. она чувствовала, что этот приход был не шагом к гибели, а глотком чистого воздуха, спасательным кругом в безбрежном океане отчаяния, дающим ей силы дышать, даже если завтра этот воздух станет ядом.  [она готова сгинуть в пустоте, но прежде она поговорит с ним.]

[indent] рабастан говорил, а она не смела его перебить, внимательно слушая и почти умирая от каждого его слова. он резал по больному.  [рвал её сердце на клочки каждым словом.]  она вздрагивала, словно от удара бича, когда его слова, острые, как осколки льда, впивались прямо в её сердце. эти слова, которые она слышала уже не раз, звучали в её голове и тогда, когда родители, с их холодной, расчетливой мудростью, объясняли ей правильность их выбора. эхом они отдавались в каждой клеточке её существа: люциус малфой — лучший выбор. "лучший" для кого? для её родителей?  для старинной семьи блэков? для поддержания чистокровности и статуса в волшебном мире? безусловно.  но не для неё. о, никогда не для неё. она чувствовала, как жгучая обида на несправедливость судьбы смешивается с пронзительной жалостью к ним и их не сложившейся судьбе. она понимала, что он говорил все эти фразы не со зла, а из собственной, невыносимой боли, из отчаянного желания защитить её — от себя самого, от их общей, разрушительной и запретной связи, от проклятия, которое, казалось, преследовало их двоих.

[indent] её рука, всё ещё нежно покоящаяся на его щеке, замерла, словно пойманная в ловушку времени. под пальцами она ощутила, как его мышцы напряглись, словно стальные канаты, как он медленно, почти незаметно отстранился – сначала ментально, возводя невидимую стену, а затем и физически, создавая пропасть между ними. слова о том, что он ничего не сможет ей дать, были раной, вновь открывшейся на её душе, кровоточащей и нестерпимой, напоминанием о всех потерях и нереализованных мечтах, что ей пришлось выкорчевать из собственного сердца, чтобы выжить. но в его глазах, глубоких, как бездонное озеро, она видела не отторжение, а глубокую, измученную нежность, ту самую, которую он так отчаянно пытался похоронить под толщей равнодушия и цинизма.  [он пытался оттолкнуть её.] он протянул ей стакан огневиски, и этот жест казался приглашением разделить не только жгучий напиток, обжигающий горло, но и ту боль, что разъедала их обоих изнутри, сжигая остатки надежды.

[indent] её пальцы слегка, почти невесомо, коснулись его, и это прикосновение было подобно искре, пробежавшей между ними, подтверждая, что они всё ещё существуют друг для друга, что их связь, выкованная в огне юности и проверенная годами мучительной разлуки, не о б о р в а л а с ь, несмотря на шрамы, нанесенные временем и потерями. ей хотелось кричать, спорить до хрипоты, доказывать ему с пеной у рта, что он ошибается, что он – е д и н с т в е н н ы й, кто ей нужен, что никакой малфой, со всеми его богатствами, древностью рода и высоким статусом, никогда не сравнится с ним, с той безграничной, почти безумной любовью, что она хранила в себе. но слова застряли в горле, задушенные отчаянием, привычкой к молчанию и горьким осознанием того, что некоторые истины слишком болезненны, чтобы быть произнесенными вслух.  [она слишком поздно поняла, что загубила собственную жизнь, пойдя на поводу у родителей и приняв их выбор. она собственными руками уничтожила себя.]

[indent] он отодвинул стул, приглашая её присесть. она опустилась на стул напротив него, и их взгляды, словно магнит, притянулись друг к другу. в его глазах отражалась вся та бездонная тоска, которую она видела в своих собственных, та невысказанная, в с е п о г л о щ а ю щ а я жажда несбывшегося. она видела в них не только прошлое, но и призраки того, что они могли бы иметь – уютный дом, наполненный смехом, простые, но такие драгоценные моменты, которых им никогда не суждено было узнать, нежные прикосновения и объятия перед сном.

[indent] он говорил о люциусе как о лучшем выборе, но в его голосе слышалась такая глубокая печаль, такое отчаяние, такая безмерная боль, что нарцисса почувствовала, как её собственное сердце сжимается в болезненном спазме, будто его слова физически сдавливали её грудь.

[indent] она хотела, о, как же она хотела сказать ему, что всё это время её «надёжный дом» был пустой, холодной клеткой, отделанной роскошью, но лишенной тепла и любви. а её сын — драко, её единственный и любимый драко — был единственным утешением в мире, опустошенном без него, без его присутствия, без его любви. она хотела крикнуть, что её родители были не правы, что их «правильный выбор» стал её личным адом, медленно и неотвратимо сжигающим её изнутри, превращая в тень самой себя. но вместо этого она просто смотрела на него, на его измученное, иссеченное жизнью, но такое родное лицо, и чувствовала, как воспоминания нахлынули на неё с новой, ошеломляющей силой, унося в прошлое.  [только ради сына она продолжала жить и играть отведенную ей роль.]

[indent] она помнила его смех, раскатистый и беззаботный, который когда-то наполнял коридоры хогвартса, когда они были юны и наивны. помнила его безрассудные, мальчишеские поступки, от которых у неё захватывало дух, и ту нежность, которую он показывал только ей, пряча её от всего остального мира, как самое сокровенное сокровище. всё это было запечатано в её памяти, словно драгоценный артефакт, охраняемый годами боли, годами его заключения в азкабане, годы, которые она прожила, мечтая о его возвращении, о той жизни, которую они могли бы построить вместе, о которой она так наивно грезила под покровом ночи. она ждала его, верила, что однажды он вернется, и они смогут начать всё сначала, стерев боль прошлого. и сейчас, глядя на него, на его усталый, но всё такой же любимый образ, она понимала, что эта боль, это ожидание не убили её любовь, а лишь сделали её сильнее, глубже, превратив в нечто незыблемое и вечное.

[indent] ей не нужны были ни дома, ни богатства, ни призрачная надёжность, которую мог предложить ей другой. ей нужен был он. его израненное, но такое знакомое присутствие. его любовь, даже если она проявлялась в такой искаженной, болезненной форме. его боль, которую она была готова разделить, чтобы облегчить его ношу.

[indent] и тогда, не выдержав, повинуясь порыву, она подалась вперед и поцеловала его. поцелуй был горьким, как огневиски, который она недавно выпила, и солёным, как слёзы, которые она не позволила себе пролить, но которые текли внутри, обжигая её. в нём была вся тоска, вся боль, все упущенные возможности, вся нежность, которую они хранили друг для друга годами, все её несбывшиеся мечты о жизни с ним, о которых она так долго тосковала в одиночестве.

[indent] это был поцелуй, который не обещал б у д у щ е г о – ни радужных рассветов, ни уютных вечеров у камина, ни шепота детских голосов, ни спокойной старости. но он подтверждал прошлое, их общее, запретное и прекрасное прошлое, которое навсегда запечатлелось в их сердцах. он был напоминанием о том, что они были, что они есть, что их связь, хоть и изранена до неузнаваемости, но не разорвана, не уничтожена. и в этот момент, в этой полутёмной комнате, среди пустых бутылок, пропитанной запахом старого дерева и огневиски, нарцисса чувствовала себя живой, как никогда раньше. живой, и отчаянно, б е з н а д е ж н о влюблённой, осознавая, что эта любовь была её проклятием и её спасением одновременно.

[indent] — моей веры хватит на двоих, — прошептала она, её голос был тонкой нитью, сотканной из отчаяния и последней надежды, поглаживая его щёки большими пальцами. каждое прикосновение было обещанием, выбитым на камне, попыткой передать ему ту непоколебимую уверенность, что пульсировала в её венах. — я была идиоткой, когда согласилась с родителями и вышла за малфоя. если бы я не сделала это, то наша жизнь могла сложиться иначе, — грусть от несбывшихся мечтаний обвивала её сердце, словно терновый венец.

[indent] она чувствовала, как прошлое, словно невидимые цепи, тянет их обоих вниз, но её взгляд, устремлённый в его глаза, был полон упрямой решимости. — я не могу изменить прошлое, — её голос окреп, становясь стальной струной, натянутой до предела, — но могу изменить будущее, — она говорила это не только ему, но и самой себе, как заклинание, призванное развеять многолетнюю тьму. — драко вырос, — произнесла она, и в этих словах звучала нежность матери, переплетённая с железной решимостью, — и он поймет мой выбор.

[indent] она была готова сжечь мосты, чтобы построить новый путь, даже если этот путь будет лежать через боль и непонимание.

Истинное имя: Сойрджор (Soirgeoir, букв. «тот, кто похищает мгновения», смягчено до Сойрэо (Soirgeo), а далее и Сэй¹ (Séi) благозвучности ради).
Подчинился ли он сути своего имени, или был поименован так за то, кто он есть, неизвестно. А он сам не скажет - хотя бы потому что такие, как он не называют свое истинное имя кому-то просто так.
Но имя - ему в помощь. Потому что Сойрджор - вор.
Виртуозный, неподражаемый, пойманный лишь однажды за те многие века, что он промышляет воровством.
Сойрджор крадет не вещи или, паче того, деньги.
Фи, это было бы слишком скучно. Банально, как говорят смертные.

Он крадет моменты - забытую на стене тень, смешок, забытое обещание, случайный взгляд, мимолетную влюбленность, крохотное воспоминание, кусочек сумерек - между светом и тенью, отражение в зеркале, упущенное мгновение.
Его коллекция времени - самый ценный его трофей.

Скорее всего он - полукровка ши и сприганна².
Иначе бы откуда высокий рост, изящество, глубокое чувство времени и способность внушать трепет одним взглядом прозрачных глаз, приличествующие скорее князю ши? И не от темных ли сприганнов умение оказываться невидимым, когда это нужно, прятать силу за кривой улыбкой, исчезать без следа и воровать не вещи, а суть?

Впрочем, на вопросы о своем прошлом Сэй отмалчивается.
Проговорился мне - точнее, сделал вид, что проговорился - лишь однажды, о том, что был воспитан при Неблагом Дворе, и даже служил Зимней Госпоже, выполняя задачи по по краже памяти, эмоций и чувства настоящего у неугодных Ее Величеству. Но был немедленно изгнан, едва посмел обокрасть саму королеву. Смертный приговор был бы более милосердным - отлученный от благодатной силы Дивного Мира и Дворов, любой фэйри начнет хиреть, истлеет в пыль - медленно и мучительно..³

Как ни странно, Сэю удалось устроиться в мире смертных (возможно, не без моей помощи), где он занялся уже привычным ему делом - воровством, вынуждая заказчиков-соплеменников расплачиваться крохами силы Дворов, а смертных - ну тут уж как подскажет ему его, весьма богатая и весьма жестокая фантазия.

Способности

Путешествует между мирами - смертных и Эльфхеймом - без порталов, просто находя слабые места в реальности (с помощью одного из своих артефактов). Так же легко перемещается между локациями мира смертных - вот он есть, а вот его нет.

Способен ментально воздействовать голосом на собеседника: слушая его, невозможно вспомнить, что ты собирался сказать, а если Сэй пожелает, то, скорее всего, ты не вспомнишь его после того, как он уйдет.

Ворует. Воровство для него не только способ выживания - это его философия. Он считает, что воровство - это форма искреннего интереса. Только то, что цепляет взгляд или душу, достойно быть украденным. Для него быть вором - значит коллекционировать то, что делает людей (и не-людей) настоящими.

Он вор-джентльмен, если угодно. Со всеми и каждым обращается с изысканной вежливостью, но каждое слово его - трюк. Прежде чем исчезнуть с украденным, всегда оставляет жертве "плату": небольшое озарение, неожиданную идею или хотя бы странное чувство déjà vu. Временами может украсть у кого-то тревогу - но взамен незаметно оставить тайное любопытство.

Сэй обожает то, что он называет “эфемерными встречами”, случайными пересечениями, когда он не знает, что будет украдено, но уверен, что больше никогда не увидит свою жертву. Он появляется на пороге кафе в момент, когда ты делаешь первый глоток кофе, и невзначай крадёт искру удивления. Проходит мимо уличного художника, чтобы унести в тёмных карманах воспоминание о ярких красках. Застает человека врасплох ночью в метро, выхватив его тихий вздох и пряча его в вышитый карман.
Чтобы быть незаметным, Сэй облекается в привычные роли, прячется за пустыми масками.
Бариста в модной кофейне улыбается, смешивает латте, а вместе со сливками похищает брызги восторга.
Курьер приносит посылку и уходит, забрав предвкушение подарка.
Гид в музее рассказывает о полотнах и тайно собирает отблески вдохновения посетителей.
Коллега, из тех, кого считают славным парнем, но почти наверняка не знают имени, работая над совместным проектом, он подарит идею в нужный момент, но украдёт из памяти человека ощущение, что он сам её придумал.
В дружеской беседе будет слушать так внимательно, что в конце успеет унести с собой  застенчивую радость собеседника.
На вечеринке предложит тост, после которого у гостей исчезнет след веселья, а они останутся задумчивыми.

Все это - Сэй.

Каждый контакт с Сэем оставляет жертве шрам или дар - зависит от его настроения. Человек обретает краткое озарение, но теряет каплю чистого удивления. После разговора остаётся желание исследовать свою память: «Что же я на самом деле почувствовал? И было ли это на самом деле?»
А иногда утерянный момент возвращается в самый неожиданный час, как эхо долгого сна.

Артефакты⁴

Перчатки
Сшиты из шелка, черного настолько, что он, кажется, не отражает свет, сотканного из забытых в паутине времени мыслей, подкладка - ткань ушедших снов, невероятно прочная; вышивка на запястьях - из полированной обсидиановой пыли и серебряных жилок, впитывающих энергию украденных мгновений.
Свойства: делают руку невидимой для глаз, чувствительных к обычному свету, и приглушают звук и ощущение любого прикосновения.

Башмаки
Сшиты из шкуры призрачного зверя, подошва - из лунного серебра и раскрошенной древней лавы, перемешанной со звуками кошачьих шагов; шнуровка - струны серебра, выкованные из капель лунной росы в полночь каждого нового месяца. В каблук врезан фрагмент древнего медальона, служащего маяком для времени - он помогает улавливать «щели» между мирами.
Свойства: позволяют скользить по любой поверхности без следов и открывают проход в короткие туннели между мгновениями.

Плащ
Основной цвет - глубокий графит с переливами синего инея, но за гламором выглядит - как пальто из дешевого серого твида. При движении плащ рассеивает вокруг мелкий туман, искажающий силуэты. В воротник вшито заклинание, позволяющее скрывать лицо и голос, в т.ч. от магического обнаружения. На плаще нашиты тысячи крошечных карманов, каждый - тайник для украденной мелочи: улыбок, вдохов, взглядов.

Персонаж, как уже понятно, оригинальный, производная от многих образов и идей. В каком-то смысле этот прекрасный фейри-вор - неясное отражение самого Локи в глубоких озерах страны Детей Дану ну не бог, да, пожалуй, тоже трикстер, но тут уж как Вам покажется интереснее.
Имя, личную историю, наличие или отсутствие артефактов можно смело менять. Возраст - тоже Вам на откуп, хотя думаю, он совсем не юн. Артура, скорее всего не видел, а вот королеву Бесс - вполне.

Историю знакомства можно начать с того, что один осмелевший от безысходности фейри решил, что может позволить себе обокрасть случайно забредшую на его территорию богиню. Ну а далее, как водится, “обобрали, подогрели”, т.е. наоборот, конечно, “подобрали, обогрели”. Это можем сыграть хоть в прошлом, хоть в настоящем.
Более щадящий вариант - я Вас найму. Украсть что-то полезное для меня. Взамен пообещав вернуть, например, расположение Зимней королевы.
Характер отношений оговорим отдельно - но если Вам захочется ненавидеть меня за то, что я Вами командую, не возражаю)
А если мы все же приобретем доверие друг друга, то, может быть, Вам в голову придет мысль украсть у меня желание мстить. И что с того, что Вы этого никогда не делали, и это будет опасно для Вас? Зато вернете мне долг.
Я не против с одной стороны обрести спутника на пару-тройку приключений в любой точке пространства-времени, с другой - почему бы не поиграть и в Волшебной стране? Могу под маской поводить хоть Предводителя Охоты, хоть Благого Государя, хоть Мерлина, хоть Артура.

Если сыграемся на этом - подумаем о твинке. Опять же Вы вольны свой каст собрать или присоединиться к уже существующему) Со своей стороны могу гарантировать стабильную игру в хорошем темпе (от 2-х постов в неделю примерно - или медленнее, если будет угодно). Форс-мажоры, конечно, случаются, от них никто не застрахован.
Посты от меня - в 3-ем (изредка 1-м) лице, время - прошедшее, временами настоящее. С употреблением заглавных букв и знаков препинания. Вы же можете писать как Вам захочется, ни на чем не настаиваю.
Готова обсудить планы на игру в ЛС или в мессенджере, но во флуд не хожу.
Связь - сначала в гостевую, а там договоримся.

---

¹ - с точки зрения идентичности правильнее будет даже "Шей", можно использовать любой вариант, можно придумать вообще свое.
² совершенно не настаиваю на этом, сделайте его хоть знатным сидом, хоть леприконом.
³ история Вам на откуп. Он мог быть не изгнан, а ушел добровольно. Или даже сбежал. Или стал шпионом в мире смертных. Решайте сами.
⁴ само наличие артефактов и их свойства можно пересмотреть. Но плащ с тысячей кармашков предлагаю оставить, это же так забавно) Без попыток превратить его в непобедимого. Да, Сей - неуловим для простых смертных и многих фэйри, но есть те, против кого его уловки бессильны.

Пример моего поста

Штаб-квартира ФБР Вашингтон, округ Колумбия,
15 сентября 06:15

Есть вещи, которые представляются абсолютными, непререкаемыми истинами.
Например, недосягаемость штаб-квартиры ФБР для посторонних.
Ну да, какой бы сумасшедший решился вторгнуться на территорию, где каждый первый - агент ФБР.
Это даже если опустить несколько линий обороны в виде рамок металлодетекторов, упакованных в униформу крепких ребят, смахивающих на правильно окрашенных клонов Халка, всевидящих камер и т.д. И жучки во всех стенах, да?
Но как и многие другие непререкаемые истины, эта - блеф.

Окованные металлом каблуки рассыпают эхо в пустом коридоре.
А кроме этого -тишина.
Время охранников миновало, время уборщиков еще не наступило.
Самое время для воров и богов.

Лестница в цокольный этаж.
Поворот, дверь. Номер 42. Табличку с именем владельца то ли не удосужились повесить, то ли сняли по каким-то причинам.
Дверь, разумеется, заперта, но эта проблема решается легко.
Замок мягко щелкает.
В кабинете сыровато (неудивительно, поскольку это - будем откровенны - подвал) и довольно холодно.
Бумаг - слишком много для стола. Рукописные, распечатки, газетные листы вперемежку с обычными писчими, среди них - трогательно розовеет часть страницы, кажется, детского журнала. Бумаг - слишком много, они не умещаются в настольных лотках и папках, перетекают через край, покрывают всю поверхность стола - точно смыкающиеся льдины чистую воду.
Рука в черной перчатке на мгновение замирает над ними, но в конце концов аккуратно (пожалуй, слишком аккуратно) отодвигает в сторону.
На освободившееся пространство ложится папка.
Стандартная папка для ведения дел ФБР, с невнятной подписью ответственного лица на обложке.
Папка не слишком тощая - около сорока листов, но и не распухшая от собственной значимости.
Сорок заключений о смерти.
Судя по бланкам - большинство из Нью-Йорка, но есть пара столичных.
Разные имена врачей, разные медицинские учреждения, но сами заключения - как под копирку: остановка сердца, перегрев организма, полиорганная недостаточность, классическая картина передозировки амфетаминами. Прискорбно, но такие случаи - уже просто статистика.
Вот только в каждом случае приложенные результаты скрининга утверждают, что покойник был чист, аки агнец, даже булочки с маком перед смертью не употребил. Интересно, не так ли?
И еще одна странность - посмертное (или правильнее - присмертное?) кровотечение из всех отверстий. Вот только кровь была черная.

Рука в перчатке чуть поправляет папку: она должна броситься в глаза сразу, с порога.
Снова щелкает замок, запирая дверь кабинета №42.

Нью-Йорк,
15 сентября, 23:40

Нью-Йорк не спит никогда, так они говорят?
Она устроилась поудобнее, хотя жесткая скамейка в дешевой забегаловке - это не совсем то, что можно назвать комфортным. Поплотнее обхватила пальцами пластиковый стаканчик с жидкостью, отдаленно напоминающей кофе. Но странная жидкость была горячей, и это было уже прекрасно.
Полузакрыв глаза, она сосредоточилась - одновременно растворяясь в ощущениях.
Слишком много информации, слишком много жизненных форм.
Она медленно перебирала тех, что ощущала - точно скользила взглядом по товарам, которые хотела примерить.

Я - студентка, поссорившаяся с приятелем и смакующая варианты мести…
Я - пьянчужка, пересчитывающий мелочь в кармане, пытаясь сообразить, хватит ли еще на порцию водки…
Я - уборщик, устало переставляющий коробки на складе, еще полчаса - и я смогу пойти домой…
Я - таксист, ждущий пассажира. Но пассажир все не идет, и я думаю о своей бывшей. Когда–то я был женат. И все еще тоскую по ней. Сука. Да где же этот тормоз?..
Я - школьный учитель, который держит фото молодых парней в ящике стола в своем офисе…
Я - медсестра, и меня раздражает моя конфетно-розовая форма, она жмет в груди, подчеркивая, что я располнела…
Я…

Да, это подойдет.
Она, зевнув, отставляет стаканчик с кофе, кутается в свой плащ и направляется к стойке.
Вот он, тот, кто ей сегодня пригодится: высокий крепкий парень с тяжелыми кулаками и таким же тяжелым взглядом. Новенькая кожаная куртка, бритая голова, козлиная бородка. Таких не любят, таким не навязываются в компанию. То, что нужно.
Она останавливается рядом, легко касается плеча избранника.
Тот невольно оглядывается, но лишь кривится: дамочка, которая пытается его снять, не первой свежести, да и красавицей ее не назовешь. Он уже собирается отшить нахалку, но та неожиданно ласково касается двумя пальцами его виска - и в глазах у него вспыхивает яркое зеленое пламя…

ххх

i like that you're broken // broken like me
maybe that makes me a fool

Джош слишком хорошо знает своих друзей, но все ли так же хорошо знают Джоша?
Увы, нет.

В твоей голове борьба – безустанная, беспощадная; она быстро изматывает, опустошая всю душу и лишая радости. От нее хочется скрыться, как пресловутую эстафету передать кому-нибудь другому, лишь бы только избавиться, лишь бы только почувствовать себя вновь собой. Никто этого не замечает, этот секрет ты держишь глубоко в себе под семью замками, там, куда никто [ кроме доктора Хилла ] не может проникнуть.

Старший ребенок, который искренне заботится о своих младших сестрах, родителях, друзьях – тратит свою заботу на всех вокруг, не оставляя ни капли для самого себя.

Так кто же позаботится о тебе?

Джош и Сэм сближаются совершенно внезапно, неожиданно. Когда-то Сэм приходила в гости только к Ханне, а теперь иногда забегает и к нему – на киновечера с большим ведром попкорна в обнимку. Он говорит, что после выпуска хочет связать свою жизнь с киноиндустрией, а Сэм это запоминает, как губка впитывает, и позже в тот же день скидывает ему список своих любимых фильмов, которые Джош непременно посмотрит, но уже вместе с ней.

Когда сестры пропадают, его это ломает – с отвратительным хрустом, на мелкие части, так, что в одиночку собрать себя по крупицам не получается, и тогда Сэм приходит на помощь, заполняя пустоту, разрастающуюся вновь в его душе: заряжает оптимизмом и горящим в глазах огоньком надежды.
Может, Бет и Ханна где-то прячутся.
Может, все будет хорошо.
А может, и нет.

Но время идет, о девочках ничего не слышно; оптимизм постепенно угасает, на его место приходит горе, которое они теперь делят на двоих.

Тревога хищно оскаливается, когтями острыми раздирает кожу, пытается забраться как можно глубже, дотянуться до сердца [ завладеть им ]. Джош топит свою печаль в крепком алкоголе, вливая в себя бокал за бокалом, до тех пор, пока не потеряет сознание, пока не отключится (совсем как в ту ночь, когда не смог сестрам помочь); проводит вечера на бесконечных тусовках, на которых ему быстро становится скучно. Только так получается заглушить свою боль и громкие голоса в голове на какое-то время.

А что же Сэм? Сэм - С э м м и - тянется к нему, спешит невидимым пластырем кровоточащие душевные раны закрыть.
Возможно, Джош рассказал бы ей о своих страшных мыслях и бесконечных походах к доктору Хиллу, но не успел.

i like that you're lonely // lonely like me
i could be lonely with you

Пламенный привет от Майка

Джош и Майк – это недоверие; прикрытый дружелюбием оскал в тщетных попытках не собачиться, хотя бы при Сэм. Это именно Майкл, косвенно, но отобрал у него сестер (ври себе и дальше, что не винишь его), он же продолжает и перетягивать на себя (и к себе) самую лучшую и светлую девочку, его вина. Заслуживает ли тот прощения или только колючей мести, ты же не такой, Джош, да брось, это не ты вовсе. Они с совершенно разных полярных кругов, и только общее несчастье может заставить их изменить мнение насчёт друг друга. Или нет. Чемодан сожалений у них, совершенно точно, один на всех.

---

Джош, ты нам ( мне ) очень нужен. Пусть мы с Майком и копаемся в своей песочнице, но на тебя у нас действительно большие планы. Лично от себя хочу сказать, что в совместной линии Джоша и Сэм есть много нераскрытых моментов, которые мы можем раскрутить во что-то крутое: здесь и страдания, и локальные мемы, известные лишь им двоим, и (пере)дружба с шуточками в стиле агрессивного флирта («в душ и без меня?»).

Приходи, введем в курс дела, расскажем о том, что по нашей версии произошло после того, как мы дожили до рассвета, и заодно накормим стеклом.

По постам мы не требовательны: пиши так, как тебе комфортно. Подгонять ни в коем случае не будем, потому что реал иногда бывает таким загруженным, что элементарно не хватает времени на подышать, нам это всё прекрасно знакомо (к сожалению). Большая просьба: не исчезать молча и бесследно, быть терпимым к неспешным соигрокам и «любить нас» (цэ) Майк. Еще мы обожаем делиться всякими фандомными видосами и мемами, просто предупреждаю.

Пример моего поста

ей так и не удается сомкнуть усталые глаза – тревожные мысли кружат в голове диким вихрем, точно стая голодных хищных птиц, из-за чего ночь кажется невероятно длинной и непривычно тихой. саманта старательно прислушивается к любому малейшему шороху, ожидая услышать тяжелые шаги, скрип дверей и шёпот сестёр, вернувшихся домой после ночного исчезновения, но ничего, кроме пьяных, невнятных бормотаний джоша и криса, расслышать не удается.

                   абсолютная.
                                      безмолвная.
                                                         т и ш и н а.

входная дверь не отворяется с шумом, приглушенные голоса девочек не разносятся по всему дому.
это не сулит ничего хорошего.

она не успела ни остановить, ни предупредить наивную ханну, оставшись в стороне. даже бездействие имеет последствие – этот урок саманта усвоила сполна, мысленно вписав проступок в список дел, о которых будет долго [ бесконечно ] сожалеть. возможно, стоило пойти за расстроенной ханной вместе с бет, успокоить, оказать необходимую – в такую трудную минуту – поддержку, но что-то подсказывало, что бет лучше справится с этой задачей: какими бы близкими подругами ни были ханна и сэм, связь между близняшками всё же крепче, надёжнее, н е р у ш и м е е. сэм не привыкла прислушиваться к внутреннему чутью, полагаясь лишь на рациональное, поддающееся логическому объяснению, но в этот раз она сделала исключение и прогадала.

всю беспокойную ночь пальцы набирают сообщения, правда, сэм так и не получает желаемого ответа – ни через тридцать минут, ни через один час, ни даже через три.

чёрт.

<…>

после многочасовых терзаний уснуть так и не получается, потому она приподнимается с кровати и направляется в ванную комнату, стараясь никого не разбудить. останавливается у зеркала и немигающим взглядом всматривается в отражение: под нижними веками залегли едва заметные, уже отразившееся на её лице, неяркие тени, оставшиеся на память от бессонницы – она непременно попытается от них избавиться, смыв со своего лица словно следы макияжа. воду прохладную в ладони набирает и старательно умывается – это действительно помогает. [ надолго ли? ] бодрит. на какую-то – малейшую, едва уловимую – долю секунды кажется, что всё произошедшее – лишь дурной сон, игра воображения, одурачившая её в отместку за выпитую минувшей ночью бутылку или две пива.

[ как бы хотелось, чтобы всё действительно оказалось сном ]
но суровая реальность грубой пощечиной бьет по лицу.

тихим шагом аккуратно проходит мимо комнат, а затем спускается на нижний этаж, вслушиваясь в повиснувшее в доме молчание. разумеется, все ещё спят. минувшая ночка вымотала всех – кого-то от количества выпитого алкоголя, а кого-то от переживаний и чувства вины, – поэтому ничего удивительного в том, что домик вашингтонов ещё не гудит от разговоров и громкого смеха, ровным счетом, нет.

заглядывая в обеденную зону, сэм первым же делом раздвигает плотные шторы, позволяя помещению наполниться пока ещё неярким светом.
совсем скоро рассвет.
вид за окном завораживает, заставляет на секунду отвлечься от запланированных дел: снег плотной шапкой лег на пушистые еловые ветви, замел утоптанные на тропинке следы, а горизонт только-только начал загораться оранжевым рассветом. хочется запечатлеть эту картину, сделать на память очередной снимок, но она не помнит, где лежит фотоаппарат (и осталось ли там вообще свободное место). сейчас бы всех разбудить и пойти играть в снежки, либо лепить снеговика, да только у сэм другие планы на это утро – нужно отыскать ханну и бет и уговорить их вернуться.

в этой мертвой тишине неожиданно за спиной раздается шуршание, а после – чей-то тяжелый вздох. сэм дергается невольно, готовясь действовать: бежать, рваться в бой, з а щ и щ а т ь с я. под ребрами сердце отбивает быстрый ритм; кажется, что этот громкий стук успел расползтись по всей кухне, проникнув даже в самый мельчайший участочек пространства.
поворачивается сэм резко, надеясь застать нежданного гостя врасплох, но ловит на себе взгляд темно-карих глаз, смешанный с интересом и любопытством.
майк.
а кого она ещё ожидала увидеть? грабителя? похитителя? какой-то вздор, сэм, перестань.

– ох, господи, майк. ты меня напугал, – полушепотом произносит она без претензий в голосе. скорее констатация вполне очевидного факта.

от былой заботливо обволакивающей сонливости не осталось и следа. за это, наверное, стоило бы поблагодарить майка, да только нужно ли в очередной раз подавать ему на праздничной тарелке свежеприготовленную причину для гордости? конечно же нет.
волосы его взъерошены, немного спутаны, будто он тоже несколько часов ворочался в безуспешных попытках уснуть. на самом деле сэм невероятно рада видеть его сейчас – в чьём-то присутствии делать вид, что всё в порядке, намного проще, чем в гордом одиночестве.

– почему ты не спишь в такую рань? – «неужели эм выгнала тебя из комнаты?» – вопрос крайне неуместный и некрасивый, потому остается неозвученным. это не её дело, чужая личная жизнь совсем её не касается (только если майк сам не захочет с сэм чем-то поделиться). непроизнесенный вопрос – не любопытство, а дружеский подкол, от которого из последних сил получилось удержаться.

сэм наконец вспоминает, зачем сюда пришла – за кружкой кофе, – и подходит к кухонным шкафчикам, но открывать не спешит.
ещё вчера утром ханна показывала, в каком ящике находится пакет молотого кофе, а сэм не запоминала, наивно надеясь, что не придётся рыскать по шкафчикам самостоятельно. вот только помощи от хозяев ждать не стоит: джош в отключке, а сестёр всё ещё нет… от этой мысли грусть холодной волной окатывает с новой силой, совершенно не щадя ударяет под дых.
вчера всё было по-другому.
вчера всё было х о р о ш о.

она вновь поворачивается лицом к майку, только теперь он стоит гораздо ближе, облокотившись о столешницу; настолько близко, что можно заметить его потухший взгляд, лишенный тени озорства. они знакомы много лет, но таким – уставшим? обеспокоенным? – сэм видит его впервые.

– вообще я планировала приготовить завтрак и отправиться на прогулку, – «прогулка» – совсем неподходящее слово, но «отправиться на поиски» язык не повернется сказать. этот вариант звучит гораздо страшнее, принуждая смириться с тем, что у них точно есть проблемы, но ведь проблем нет. нет ведь? – и раз уж ты застал меня врасплох, то так и быть, готова с тобой поделиться самым сокровенным – своим завтраком. но сначала нам нужно найти кофе.

« мы так и не решили, ты был для меня братом, или отцом. ты был для меня всем. »

все мои первые воспоминания связаны только с тобой. ты нашёл меня, когда мне было три, и с тех пор мы больше не расставались. я даже пошла в эту проклятую экспедицию только потому, что не представляла, что буду делать в люмьере без тебя. мне становилось пусто и страшно от мысли, что я не найду тебя в твоей мастерской, не услышу твой голос, и не вызову тебя на очередной дружеский поединок. люмьер без тебя — ничто. как и я. маленькая неполноценная девочка, у которой никогда не было семьи, пока не появились вы с эммой. ты знаешь, что я была готова [ и способна ] ради тебя на всё, потому что ты был первым человеком, которого по-настоящему искренне полюбила маэль. и который также честно полюбил её в ответ, полностью приняв в свою семью, сделав её частью. ради тебя я способна на всё. кроме того, чтобы спасти тебя от смерти. я знаю, что это моя вина, и сделаю всё для того, чтобы это исправить. я подарю тебе новую, лучшую жизнь, и нарисую её во всех красках. я верну тебя домой, гюстав, я изменю твою реальность так, как захочется тебе, потому что ты этого заслуживаешь. потому что я никогда не буду воспринимать твоё отношение к себе, как должное, и всегда буду рядом. всегда, даже если ты никогда не простишь меня, узнав правду о том, кто я такая. даже если тебя никогда не существовало.
MAELLE

---

В десяти словах:
Привет, Гюстав, прости, что ты умер.
А теперь помоги мне.

Если бы я сказал, что позволил Ренуару тебя убить с тяжёлым сердцем, я бы солгал. Я точно знал, что и зачем делаю. Ты — лидер остатков Экспедиции 33, лучший инженер Люмьера, человек, умеющий думать головой. Тебя насторожил бы чужак, который не может даже связно объяснить, как выживал больше полусотни лет среди невронов, почему не стареет и не может умереть. Ты бы не принял ответ «Я сам не знаю», которым я легко прикрылся перед твоей группой, когда тебя уже не было с ней. Твоя смерть — отвратительная и шокирующая жестокостью — дала возможность мне заслужить место в Экспедиции 33. Особенной Экспедиции. Я знал, что или эта Экспедиция добьётся цели, или уже никакая.

Своих решений нужно придерживаться до самого конца. Моё было принято так давно, что я не задавался вопросами морали и принёс тебя ему в жертву. Мне было всё равно, потому что ты, я, твоя Экспедиция, Люмьер — ненастоящие. Все мы будем стёрты, когда я доведу твою сестру? дочь? до Монолита, и она изгонит Художницу с Холста.

Я не надеюсь, что ты меня поймёшь, когда новая Художница вернёт тебя к жизни. Но верю: ты найдёшь в себе силы встать на мою сторону, когда я расскажу тебе, что такое на самом деле наш мир, и какая опасность грозит Маэль. Нам обоим не хотелось бы её потерять, верно?
VERSO

---

• у нас здесь постканон в версии маэль, которая совсем не желает расставаться со своими любимыми, поэтому добро пожаловать, дорогой гюстав, ты снова жив, и понятия не имеешь о том, что конкретно происходило после твоей смерти. мы канонично оставили его с софи, потому что маэль казалось, что они такая идеальная пара, так что на ваш выбор останется решить, а так ли это, или сходиться с бывшими ещё раз идея не очень хорошая. я так вообще шипперю гюстава и люнэ, и что вы мне сделаете....
• версо начинает понемногу подозревать, что маэль слегка корректирует реальность так, как ей удобно. и не может поделиться своими сомнениями ни с кем, кроме гюстава, ведь кому ещё здесь можно доверять, кто, кроме него, знает и понимает её настолько хорошо. лично я уже слышу треск разбитого сердца гюстава, когда он узнает всю правду о том, какова его любимая маэль на самом деле. и когда ему придётся выбирать, на чьей стороне играть дальше, зная все новые вводные;
• не требуем актива 24/7, только максимальной заинтересованности в развитии сюжетных линий, и любви к миру экспедиции. приходите в гостевую, зовите меня или версо, мы всё покажем и расскажем, обсудим и решим, и нальем вина из эскье да, версо? очень ждём ♥

внешность конечно же можно сменить, но если это не идеальные гюстав и софи, то я не знаю

мой пост

[indent] Где-то в глубине души она понимала, что поступает неправильно; каждый день, каждый час, утаивая часть информации своей жизни, которая наверняка должна была быть услышана в семье. Но когда-то давно papa сказал ей, что семья — это довольно сложно, особенно такая, как у них, и с тех пор Алисия различать полутона и намёки научилась прекрасно. Каждая из ролей, которую они исполняли, была распределена, и работала, как хорошо отлаженный механизм каминных часов в большом зале. И в этих ролях от неё, Алисии, ожидали меньше всего. Яркий софит внимания родителей был направлен в чью угодно сторону, кроме неё; казалось, ей было достаточно просто дышать и существовать, и ничего большего от неё и не ждали. Может быть, ещё не нарушать правила, когда-то принятые на семейном совете. И в этом вопросе у неё были определённые трудности.

[indent] Записка, переданная ей Леоном вместе с утренней доставкой продуктов в дом, давным-давно догорела в пламени камина у неё в комнате. Теперь [ даже если постараться ], будет сложно найти любые улики или доказательства, связывающие Алисию с младшим сыном Бушеров. Писателей. Слово, которое было запрещено у них в доме больше, чем какое-то ругательство. Иногда она задавала себе вопрос, почему продолжает делать то, за что и без того не лучшее отношение к ней со стороны maman или Клеа станет разрастаться, подобно смертельному вирусу в теле. Этот вопрос висел где-то на задворках её сознания; Алисия отодвигала его, как любое неприятное дело, обещая себе, что обязательно подумает об этом позже. Когда-нибудь. Но чем больше проходило времени, чем более не заметной ей удавалось быть, придумывая какие-то нелепые оправдания, почему она задержалась в городе, тем более ясным был ответ. И он пробуждал у неё в душе чувства, которых там раньше не было; что-то, похожее на вызов, и пробудившуюся гордость. Если она всё равно останется незаметной, и не самой нужной семье, когда играет по правилам, значит, она изменит их, и станет играть по своим. Какая разница, если итог от этого будет неизменным: она останется виноватой в любом случае, будет ли исполнять роль самой и д е а л ь н о й  в мире дочери, или нет.

[indent] Она застёгивает на себе любимый чёрный плащ, прячет волосы под капюшоном: привычная предосторожность, может быть, немного излишняя. За последние месяцы она совершила пять подобных ночных вылазок, и за это время никто не заметил её отсутствия. Иногда Алисия думала: если бы она не вернулась вообще, кто-то когда-то заметил бы её отсутствие? Если бы вышла из Союза Художников, оставшись у Писателей? Вышла бы замуж за одного из них, променяла свой редкий талант на более скудную [ и жалкую, по версии Алины, конечно же ], возможность творить с помощью слов, а не визуализации? Эти мысли причиняли ей приличное количество боли, потому что Алисия знала: поступить так она не сможет никогда. Как бы не была тяжела жизнь в её семье [ точно, папа, ты был прав ], лишиться возможности быть её частью для неё будет чем-то ещё более невыносимым.

[indent] Алисия привычным движением руки запирает свою дверь; настолько тихо, чтобы щелчок замка не разбудил даже возможных мышей, которых она иногда находила в подвале. Так как её прошлые ночные исчезновения проходили, как по маслу, она расслабилась настолько, что даже не придумала никакого убедительного оправдания своим действиям, в случае, если её кто-то увидит. Учитывая ночное время суток, сочинить историю о срочном походе за бутылкой молока, или недостающими красками будет как минимум нелепо. Но она отмахнулась и от этой назойливой мысли, замерев перед дверью Версо, по левой стороне коридора от её двери. Он тоже далеко не всегда утруждал себя объяснениями, куда и зачем идёт в тот или иной раз, и Алисия почувствовала странное желание дёрнуть за его дверную ручку, проверив, заперта ли она. Её пальцы скользнули по резному металлу, так и не потянув на себя. Рисковать просто так не стоило: у неё не было ни единой убедительной отмазки на тот случай, если он у себя, и всё-таки проснётся. Отвернувшись от двери, она как можно тише прошла по коридору в самый конец, к незаметному круглому окну, пролезть в которое позволяли только её скромные размеры, и больше ничьи. Возле него на землю снаружи очень удачно опускались тяжёлые ветви плюща, которыми она давным-давно научилась пользоваться вместо верёвки. Тяжелый и язвительный голос внутри задавал ей вопрос: а если она спустится вниз по главной лестнице, включив весь верхний свет, и распахнет центральную дверь в особняк, разбудив всю семью? Тогда хоть кто-нибудь из них поинтересуется, куда и зачем она идёт, или даже тогда она не получит в свой адрес ничего, кроме недовольства из-за того, что кого-то разбудила? Алисия вздыхает, набрасывая на волосы капюшон, и проворачивает оконную ручку, чтобы распахнуть круглые створки. Когда-нибудь она обязательно это проверит.

Но не сегодня. Когда-нибудь.

[indent] Уцепившись за скользкие после недавнего дождя зелёные листья, она начинает свой спокойный спуск вниз: ей совершенно некуда торопиться, она и так вышла [ вылезла ] из дома с приличным запасом времени. Уйдя в свои мысли, она не сразу замечает движение по правую сторону от себя. И только когда её ноги наконец-то опускаются на траву, Алисия вздрагивает от знакомого громкого лая, который слишком похож на резкий выстрел в ночной тишине. — Моноко! Откуда ты взялся, — она тут же присаживается на корточки возле подлетевшего к ней пса. Пытается погладить его по голове, просунуть руку под шершавый язык, которым тот пытается лизнуть её пальцы, — Tais-toi, tais-toi, —  шепчет тихо, а её сердце колотится как бешеное, по мере того, как лай собаки становится реже, но всё равно не прекращается. — Ну пожалуйста, успокойся, — Алисия смотрит на него умоляюще, поднимаясь на ноги, и по сторонам оглядывается с нарастающей паникой во взгляде. Если Моноко здесь в такое время, значит, с какой-то безумно высокой статистической вероятностью, она наткнётся не только на него. Она знала их собаку слишком хорошо, и ночные прогулки в одиночестве едва входили в список его любимых занятий.

[indent] Алисия поднимает голову наверх, быстро пытаясь прикинуть расстояние до окна. Но, как только слышит шаги у себя за спиной, темп которых узнала бы из тысячи, понимает, что ей ни за что не успеть. Как и не провалиться сквозь землю, не раствориться в воздухе, и не сделать вид, что она ходила во сне [ в таком-то виде ]. Увидев Версо первым, Моноко наконец-то замолкает, и радостно бежит в его сторону; Алисия закатывает глаза, и прислоняется спиной к холодной стене особняка, пытаясь хотя бы так стать меньше и незаметнее. — Traître, — тихо и обиженно бросает в сторону Моноко, и смотрит на подошедшего к ней брата с таким видом, будто здесь не происходит вообще ничего особенного. Её раздирает любопытство относительно того, где он был этой ночью, и откуда возвращался, но на чаше весов этот вопрос проигрывал её собственному незавидному положению. Она вскидывает подбородок выше, и снимает с волос капюшон, стягивая его вниз. Теперь-то прятаться точно бесполезно. Кроме того, Алисия прекрасно знает главное правило — успеть сказать ему что-то первой, пока не начал он. — Ты не видел меня, я не видела тебя, — отлипает спиной от стены, и делает несколько шагов вперёд, надеясь, что выглядит уверенной, а не испуганной. Какая же она дура, и почему была настолько беспечной, что не подумала даже над самым нелепым оправданием? — Идёт?

пост версо

Версо тонко чувствует, где проходит грань, за которую заходить он не может. Здесь, в родовом особняке, он — наследник семьи и редкого дара, и Версо ещё в детстве уяснил, что чем быстрее примет правила этой игры, тем проще ему будет. Сопротивляться бесполезно, зато если Версо ставил эту мысль выше всего остального, то и ему становилось чуть легче дышать. Он многое схватывал на лету, а эту простую истину и вовсе усвоил с младенчества. Сначала — уроки живописи под требовательным взором матери, затем — она поучит с ним партию на рояле в большом зале. С утра и днём он живёт по расписанию: уроки с учителями, что приходили в особняк и сменяли друг друга чётко по времени, домашние задания и дополнительные занятия, которые отец считал не менее важными, чем основные, — фехтование, верховая езда, риторика и латынь. И если — если — он делает то, что от него хотят, поступает так, как от него ждут, то родители будут смотреть сквозь пальцы на всё остальное. Эта мысль стала его самым верным другом. Версо всегда держал её в голове и привёл во взрослую жизнь. Самым сложным здесь было верить самому: всё, что он делает, стараясь заслужить глоток свободы, — действительно то, чего он хочет от своей жизни. У Версо получалось — более или менее. Как только он начинал сомневаться, в огромном особняке ему становилось тесно. 

Так очень давно был достигнут паритет. Версо принял будущее, которое его ждёт, — быть Художником, со временем стать важным звеном в Союзе, продолжать дело своей семьи, полноправно вступить в борьбу за её влияние, сменив отца и продолжить его фамилию. Это было так естественно и закономерно, что противиться стало бы глупостью. Но пока — пока — Версо продолжал оберегать своё право на другую жизнь, в подробности которой семья была не посвящена. Он заслуживал это право каждый день, покорно посещая вместе с родителями и Клеа собрания, вникая в проблемы и опасения Союза и много работая над холстами в мастерской. Едва ли Ренуар позволил бы Версо подобное, будь на это только его воля, но на сторону Версо неизменно вставала Алина, спорить с которой тяжело было даже главе семьи. Поэтому, справившись с ролью правильного сына, оправдывающего возложенные на него высокие ожидания, Версо уходит — или правильнее сказать сбегает — из особняка.  

Семья, кажется, привыкла к подобному положению дел и почти не донимала расспросами. Со своей стороны Версо старался не действовать на нервы слишком сильно, и случаи, когда он исчезал ночами, были скорее исключением, чем правилом. А мягко уклоняться от вопросов он считал самой разумной тактикой. Отвечать на вопросы, не касающиеся никого, кроме Версо, не входило в консенсус, установленный между ним и остальной семьёй.

Тем более, ответы на них вряд ли кто-то оценил. Последние полгода Версо пропадает в месте, которое ему совсем в глазах отца и матери не подошло бы: в парке на окраине города. Вообще-то у него даже предлог благовидный, но и о нём Версо старается не упоминать и не выносить из комнаты лишний раз, храня сбоку от книжного шкафа в тёмном чехле. Первое — отец снова будет ворчать, что Версо тратит время не на то, что нужно. Второе — Версо не знал, что ему нравится больше: как постепенно покоряется альт или как Элен — его молодая миловидная учительница — терпеливо поправляет ему постановку рук. Версо осознавал, что никаких серьёзных перспектив у него ни в одном, ни в другом увлечении не будет, и потому посвящать в них семью не считал нужным. Но за последние месяцы в уроки игры на альте стали входить прогулки по набережной Сены, музеи и театры. Бывало, он попадал домой уже после полуночи, и тихо проходил в свою комнату, пользуясь тем, что скрипящие ступени на лестнице в холле он выучил ещё ребёнком. Тогда, в детстве, это помогало прятаться от Клеа, а теперь — лишний раз не привлекать к своему позднему возвращению внимание отца, который иногда засиживался в мастерской. 

Так должно было произойти и сегодня. Сегодня вернуться незамеченным было особенно важно. Образы вечера были слишком яркими, заставляли губы непроизвольно растягиваться в улыбке, которую непросто было стереть с лица. Душный, пахнущий застарелым табаком зал кабаре — это было бы не самое приятное место, но только не сегодня. Ведь все взоры в нём были прикованы к Версо, и глубокий бархатный звук, текущий из-под смычка в его руке, заполнял помещение. И Элен тоже была там. У её ног сидел, нетерпеливо топчась передними лапами, Моноко и помахивал лохматым хвостом. Элен, как и многие, не устояла перед обаянием дурашливой морды пса. Поэтому Версо часто брал его с собой, и Моноко на уроках Элен стал чуть ли не боле важной составляющей, чем музыкальный инструмент.

Волнение, которое испытывал Версо из-за дебюта ещё пару часов назад, когда сердце колотилось так, будто он бежал со всех сил, теперь сменилось ощущением триумфа, пьянящим не меньше, чем коньяк. Моноко энергично семенил впереди по аллее, ведущей к входным дверям особняка, и иногда исчезал среди аккуратно постриженной живой изгороди. Версо плотнее запахивает лёгкое пальто, которое было призвано не только защитить от ночной прохлады, но и укрыть собой парадный костюм-тройку. Версо не хотел, чтобы его кто-то видел в необычном для времени и ситуации виде — здесь хватит и альта, который он нёс с собой в кейсе. Внезапно Моноко зашёлся лаем, который в ночной тишине зазвучал раскатами грома. До ступеней, ведущих на крыльцо особняка, остаётся десяток шагов, но Версо знает, что пёс, которого что-то встревожило, уже не вернётся сам. Версо приходится протиснуться между туями, которые выстроились живую изгородь. И он видит Алисию, которой уж совершенно точно не должно быть здесь в такое время.

Версо подходит ближе, Моноко спешит обратно к нему и лупит хвостом по ногам, словно понимает, как предупредил Версо, и страшно доволен собой. Несколько раз уже Версо замечал тёмные круги под глазами на бледном лице сестры. Вопрос, чем она занималась в те ночи, которые недосыпала, не сильно беспокоил Версо: ответ складывался в голове сам собой. Вдохновение — штука капризная, и всех членов семьи она посещала иногда в самое неожиданное время. Но сейчас у Версо появилось много вопросов к сестре. Он посмотрел вверх, где зияло открытое окно, а затем взгляд серых глаз вернулся к Алисии. Версо долг омолчит — то ли складывает одно с другим, пытаясь поверить, то ли доводит сестру до того, чтобы она, не выдержав этой паузы, сказала ещё что-то более абсурдное. 

— Нет, — наконец раздался ответ. Версо старается не показать удивления, но у него в голове не укладывается, что сестра идёт на такой рискованный шаг, как тайный побег ночью со спуском по стеблям плюща. Ещё он зол, поэтому голос звучит непривычно резко. Но Версо знает, что читать морали Алисии — поступок не слишком умный, хотя картина того, как побеги, поднимающиеся по стене особняка, не выдерживают, и девочка летит вниз с высоты, в красках представляется ему. С тем, чтобы давить на Алисию, отлично справляется остальное семейство. Что-то подсказывает Версо, что важнее добиться от сестры ответа, что происходит, чем обрушивать на неё гнев и разочарование. — Чтобы ты могла предлагать такие сделки, мы должны быть в одинаковом положении. К сожалению для тебя, это не так.

Алисия почему-то куда хуже справлялась с тем, чтобы оправдывать ожидания семьи. Негодование Версо успокаивается быстро — лишь стоит ему представить, что ждёт сестру, если он её сдаст. Рушить её доверие Алисии не хочет: один неверный шаг — в сторону родителей и старшей сестры, которые редко пытались понять девочку-подростка, — и едва ли Версо сможет узнать от неё правду. 

— Могу предложить тебе другую. Ты рассказываешь, куда собираешься и почему это дело стоит того, чтобы рисковать вывалиться из окна. А я... Я сделаю вид, что не видел тебя. 

Версо внутренне настраивается на то, что ему придётся самому разделить ответственность с Алисией за то, во что бы она ни ввязалась, чтобы выполнить уговор. А возможно — взять её на себя целиком, вместо Ренуара и Алины. Но эта сделка была хотя бы честной и предполагала, что сестра признается в чём-то, что не готова так просто рассказывать. 

— Только не ври. И, конечно же, ты никуда не идёшь. Ни сегодня, ни в любую другую ночь. Поэтому пошли домой?

что ты видишь в своем отражении?
юношу ли, в пиджаке, что пару раз перешивался? юношу ли из семьи, чей род до войны славился своим богатством и величием? мадам бабушка играет одну и ту же мелодию; ее эхо отражается от стен, гуляет по опустевшему пентхаусу, возвращаясь к инструменту обратно. в твоей квартире на самом последнем этаже давно уже нет той роскоши, что была прежде, пока не погибли твои родители. в твоей квартире живут лишь воспоминания; ими живешь и ты.

что ты чувствуешь, когда называют мое имя?
единственной надеждой твоя душа полнится; менторство на играх принесет не только почет и славу, но в случае выигрыша - столь желанное обучение в университете, которое ты не можешь себе позволить; но надежды на юношу из дистрикта один или два рушатся, и тебе достается девчонка из глуши, из самого дальнего дистрикта; девчонка, что на жатве заводила толпу песней да улыбкой игривой; девчонка, что станет для тебя первым шагом к погибели.

был ли ты счастлив, когда производил тот выстрел?
моя победа - проигрыш твой; ты за сердцем своим [за сердцем ли?] в дистрикт двенадцать следуешь, миротворцем становишься, и все твои планы на обучение рушатся, когда игра твоя грязная перед распорядителями игр как карты вскрывается. верил ли ты в наше будущее? думал ли, что мы будем счастливы? надеялся ли, преследуя меня по лесу с автоматом, что на этом все кончится?
яд в твоих руках станет оружием; роза на лацкане твоего пиджака - надеждой.
так скажи мне, корио, что ты теперь чувствуешь?

---

во-первых, внешность неменябельна. это мой маленький каприз, потому что я считаю, что каст подобран безупречно, и насколько рейчел идеальная люси, настолько том потрясающий кориолан. во-вторых, о скорости постов, их размера и стиля написания договоримся индивидуально. я пишу как с большой буквы, так и с маленькой, с птицей-тройкой, без нее, в среднем ~5к, могу больше, умею и меньше, за размером не гонюсь, за скоростью, кстати, тоже, так что готова ждать столько, сколько потребуется. в-третьих, как ты наверное понял, эта заявка в пару) в-четвертых, пожалуй, достаточно пунктов, давай все остальное обсудим лично? хэды там всякие, пожелания по сюжету, и все, что придет в голову.
ps: сыграем недалекое будущее? представив, что люси все же выжила...

Пример моего поста

дни кажутся бесконечными. долгими, мрачными, плотно затянутыми тучами. пасмурными. хмурыми. злыми. дафна просыпается без настроения. ругается с соседками, срывается на близких, кричит на первокурсников, когда те бегут по коридорам и врезаются в нее. дафна даже вступила в словесную перепалку с гриффиндоркой, и дело почти дошло до магической дуэли, если бы снейп не появился в коридоре. дафна стала чрезмерно агрессивной, пусть и пыталась казаться безразличной. получалось плохо.

дафна засыпает практически под утро. каждую ночь проигрывает в голове все их встречи с пьюси. сначала льет злые слезы в подушку, затем жалеет себя за слабость, после – ненавидит все также за слабость. много думает о том, что было бы, если… и каждый раз приходит к выводу, что поступила правильно. если бы она осталась с ним в выручай-комнате, то оказалась бы просто очередной из его многочисленных побед. дафна ведь была не дура. ну ладно, отчасти она была глупой, раз уже позволила себе раз поверить в том, что между ними что-то может быть. но в остальном она ведь слышала, о чем именно говорят девочки в комнате, и знала, что как минимум с половиной курса пьюси уже переспал. дафна гордилась тем, что единственная, кто не дала ему, а теперь и гордиться-то нечем.

она проводит много времени с учебником по рунам, сидя в кресле у одного из панорамных окон в гостиной. вид, открывающийся на подводный мир озера, успокаивал и помогал не думать о том, что где-то там позади на диванах расположилась компания сокурсников с пьюси во главе. и что пьюси наверняка держит на коленях очередную дурочку.

дафна крепче сжимала учебник, посылая едва слышные проклятия каждый раз, когда со стороны диванов доносился хохот. ее раздражало то, что пьюси веселится, пока она сидит отдельно от всех и едва сдерживает нервную дрожь в пальцах. если бы взглядом можно было прожигать дыры в теле, то в спине пьюси уже давно зияло бы отверстие размером с черную дыру.

дафна выдыхает, покусывая губы и в десятый раз перечитывает одну и ту же строку в учебнике, пытаясь понять смысл написанного. позади ее кресла толпятся первокурсники, возбужденно шушукаясь о том, что по легенде, если кто-то увидит проплывающую мимо окна русалку, то его будет ждать успех в учебе. дафна закатывает глаза. эту байку придумали еще в девятнадцатом веке, но наивные первокурсники до сих пор верили в нее из года в год, а некоторые верили даже тогда, когда вырастали. дафна не верила, и альков у окна заняла лишь потому, что ее успокаивал вид длинных водорослей и рыб. но вот толпы первокурсников раздражали.

один из них, видимо пытаясь пробраться ближе к стеклу, случайно задевает ее, толкая в затылок. дафна подскакивает, гневно отчитывая младшекурсников и разгоняя их от своего кресла, а после переводит взгляд на компанию сверстников, невольно пересекаясь взглядом с эдрианом.

блять.

девчонка тут же захлопывает учебник, и, возмущаясь на тему того, что нигде нет спокойного места для подготовки домашнего задания, покидает гостиную факультета.

самодовольный вид эдриана раздражал. но сильнее она злилась на себя. на свою бесхребетность и глупость, по вине которой она позволила себе испытать к пьюси некие глубокие чувства, о которых теперь не могла даже думать. что мешало ей влюбиться в кого-то другого? почему выбор пал именно на пьюси? он ведь даже не в ее вкусе [ложь] со всеми этими татуировками, волосами и наглой ухмылкой, от которой… у нее так дрожали коленки и подгибались ноги.

блять!

уходя в тот день из выручай-комнаты, дафна надеялась, что пьюси побежит за ней. не сразу, нет, но она рассчитывала на то, что он продолжит пытаться завлечь ее. рисовала в своей голове, как выйдет наутро и он обратит на нее свое внимание, подкатит, попытается чем-то зацепить, задеть. но она никак не ожидала полного, тотального игнора. будто бы между ними ничего не было. будто бы они абсолютные незнакомцы, и все, что случилось, случилось лишь в ее голове. это злило, выводило из себя и сбивало с толку.

дафна, пожалуй, могла бы и аваду применить, если бы представился случай. например, если бы она застала его с другой. вот правда, если бы она застукала его с другой, то точно бы прибила.

гринграсс медленно выдыхает, в очередной раз напоминая себе о важности самообладания. приводит в порядок волосы, поправляет макияж, прежде чем выйти из комнаты и направиться на урок трансфигурации. всего лишь очередной урок в одном классе с эдрианом на продвинутом курсе трансфигурации, который они посещали вместе. дафну успокаивало, что после трансфигурации у нее шли руны, которые не входили в список предметов, изучаемых пьюси. всего лишь полтора часа, которые она должна высидеть, игнорируя его незримое присутствие. высидеть, думая о том, что он непременно смотрит на нее, сидящую чуть впереди. высидеть, пока ее движения палочкой вновь будут чуть нервными и резкими, а внимание макгонагалл повышенным.

а после на ее парту опускается записка, и весь мир летит к чертям, когда она узнает почерк эдриана.

она бы не спутала его ни с чьим другим. она прекрасно помнила, как сжимают перо его длинные пальцы, как он выводит буквы, и… что еще умеет делать своими руками, чтобы ее дыхание мгновенно участилось, а щеки начали наливаться румянцем. вот и все. он определенно сдался, раз решил позвать ее.

дафна прячет мелькнувшую улыбку, намереваясь продолжить игру в недотрогу еще какое-то время и, обернувшись, покачать головой, как бы говоря, что не придет. да только пьюси ее опережает, сообщая, чтобы она передала записку миллисент.

какого, нахрен, драккла?

ярость мгновенно вспыхивает в глазах дафны, вынуждая ее непроизвольно смять злополучный пергамент. а после все как в тумане, и заклинание, пущенное в него, она уже не в силах контролировать. кто-то подскакивает с места, - кажется, это она сама?, - кончик палочки направлен в его грудь, и она уже готова произнести убивающее проклятие, когда остатки разума буквально кричат о том, что это чревато последствиями, и не факт, что у нее вообще получится. и потому с губ срывается другое заклинание, а после слышится смех эдриана, когда оно не срабатывает.

дафна все еще тяжело дышала, пристыженная, корящая себя за вспышку, пока макгонагалл снимала со слизерина баллы, и назначала дафне наказание. в компании с пьюси.

— что? но профессор… — она едва слышно ударяет ладонями по столу, привставая над своим местом, намереваясь оправдать свое поведение, но тут же понимает, что слишком очевидно проявляет эмоции.

дафна садится обратно на свое место, посылая в эдриана взгляд, которым могла бы не просто убить, но разорвать его на части. сука.

сердце колотилось как неистовое, пульс набатом стучал в ушах. вечер в компании пьюси, после того, как он игнорировал ее так долго; после того, как она отсосала ему в ответ на его слова о том, что они никогда не будут вместе. с-сука! она дала понять, что он ей небезразличен, и он в ответ заявил, что его интересует только секс с ней. и теперь она должна была провести с ним наедине вечер, делая вид, словно ничего не случилось, и ей вообще все равно.

настолько все равно, что она целый час приводит себя в порядок, стоя перед зеркалом в комнате девочек. укладывает волосы волнами, наносит помаду алую на губы, подкрашивает ресницы. она расстегивает пару верхних пуговиц на форменной рубашке, разглаживает ладонями юбку, бросает на свое отражение еще пару взглядов, прежде чем выйти из комнаты и отправиться к назначенному месту для отработки наказания. если пьюси решит, что она прихорашивалась для него, то дафна опустит его с небес на землю, соврет о том, что после отработки у нее свидание. пусть знает, что она не льет по нему слезы и двигается дальше. [ага, как же!]

он уже на месте, когда она входит в каморку и не до конца прикрывает за собой дверь, словно оставляет себе путь для экстренного бегства. он как всегда с нахальной усмешкой и словами, что слишком легко срываются с его губ. она чувствует, как сердце замирает на мгновение, а после ускоряет свой ритм, посылая по венам какие-то странные ощущения, будто бы адреналин, предвкушение, и тепло от осознания, что они наедине. глупая дафна. снова позволяет своим фантазиям разрушать ее внутренние барьеры.

она проходит мимо него, - вернее сказать, протискивается, - беря в руки один из кубков и придирчиво осматривая его. разум спешно подыскивает достойный ответ, и губы ее растягиваются в едкой усмешке, когда нужные слова все же приходят на ум.

— от чего же, знала. — она еще с мгновение рассматривает кубок, словно ее действительно заботит отработка, а после все же поднимает на него взгляд. — и потому была уверена, что оно сработает. ну знаешь, на маленьких живых существах. — дафна на мгновение замолкает, бегло облизнув губы, а после берет с полки тряпку и начинает тереть грязь, вновь возвращая свой взгляд на кубок, словно близость эдриана ее совершенно не волнует. — ты давно в трусы заглядывал? проверь. кто знает, может сейчас там вместо твоего крохотного члена весьма годный кубок для вина.